В.Брусков
   Подкидыш
   Калашников определенно злоупотреблял дезинфекцией. Все сроки стандартного цикла уже прошли, а он, похоже, и не собирался покидать камеру. Колли занимался своими делами, и периодически подходил к пульту контроля, дожидаясь, когда Сергею надоест нюхать эту гадость.
   - Серж! - наконец не выдержал Колли. - Ты стал токсикоманом?
   Калашников помалкивал, словно наслаждаясь мерзостью, которой была насквозь пропитана камера. Колли пожалел о том, что в камере отсутствует видеоаппаратура. Он слышал только пыхтение и невнятное бормотание.
   - Серж, - заволновался он. - Ты в порядке?
   - Уже нет, - буркнул Калашников. - И ты скоро свихнешься. Вместе с остальными. - Он опять забубнил что-то сюсюкающее.
   - Это уже интересно, - сказал Колли. - Серж, прости за назойливость, но, может, тебе требуется врач?
   - Требуется, - проворчал Калашников. - Педиатр.
   - У тебя что, началась вторая молодость? Или детство?
   - Да, - серьезно сказал Калашников. - Грудное.
   Колли почесал затылок, не понимая. Весельчак Серж вел себя как-то странно. Чувство юмора ему похоже изменило.
   - Серж. - Колли все же пытался прояснить обстановку. - Ты там случайно кровожорку на лету не глотал?
   - Я - нет, - проворчал Калашников. - Но кто-то здесь точно объелся белены.
   Колли пожал плечами. Тьма неясности так и не рассеялась.
   - Открывай! - скомандовал Калашников. - Только не падай в обморок.
   - Ото! - воскликнул Колли. - Даже так?
   - И не только, - загадочно произнес Сергей.
   Дверь камеры отъехала в сторону и на ее пороге возник огромный Калашников в покрытом зелеными потеками защитном костюме; почему-то без респиратора и с небольшим свертком, который он бережно прижимал к своей необъятной груди. В облике Сергея было нечто такое, что заставило Колли испугаться и восхититься одновременно.
   - Во! - наконец сказал он, поднимая вверх большой палец. - Смотришься! Мадонна с младенцем!
   - Я так и думал, - на полном серьезе пробасил Калашников, не принимая вызова, и затопал своими грязными сапожищами к топчану. Нагнувшись, он принялся что-то делать, бурча себе под нос. Колли подошел ближе, стремясь удовлетворить распалившееся любопытство.
   Неожиданно Сергей резко выпрямился и сделал шаг назад, чуть не затоптав любопытного химика. И тут Колли увидел такое, от чего забыл о вспыхнувшем в нем яростном желании отчитать за неосторожность этого двуногого мамонта.
   На топчане, замотанный в обрывок защитной прорезиненной материи, лежал младенец. Живой. Крохотный... Колли давно не видел таких малышей, а этому было не больше одного-двух дней. Его сморщенное личико отражало безмятежность сна, в котором кроха еще не мог ничего видеть.
   Колли подошел к топчану и машинально потрогал розовый лобик. Лобик был влажный и горячий, хотя на планете стояла зима.
   - Вот... - Произнес за спиной Калашников.
   - Что, вот? - не понял Колли. - Ты его что, родил?.. Сам?.. От кого?
   - От святого духа! Что делать будем?
   Колли резко повернулся. Калашников держал в руках респиратор, который, очевидно, только что снял с ребенка.
   - Что делать? - Колли обернулся к малышу, совсем недавно пришедшему в этот мир, но спавшему с выражением старого скептика, уже знавшего, что он ни на что не годен. - Что делать? Для начала хотя бы объясни, где ты выкопал это чадо?
   - Вот именно, выкопал, - сказал Калашников, освобождаясь от спецкостюма. - В сугробе. Прямо под дверью.
   - Подкидыш, - догадался Колли.
   - Ага! - громыхнул Калашников, отбрасывая липкое снаряжение. Трехголовая мимикрода приволокла в хитиновом подоле незаконнорожденного!
   Колли, поедая младенца глазами, согласно кивал. Все происходящее казалось ему нереальным, инсценированным.
   - И все-таки, откуда он? До ближайшей беременной женщины не менее шести парсеков, а мимикрода вряд ли сможет произвести на свет гуманоида. Даже если кто-то из нас и согрешит с ней.
   - Тьфу на тебя! - сплюнул Калашников. - Что за гадости ты мелешь?! И какая, собственно, разница, откуда взялся ребенок?! Он здесь, и теперь мы просто обязаны о нем заботиться! Разбираться будем потом!
   Колли почесал затылок.
   - Надо собирать народ.
   Младенец проснулся и поднял крик в самый разгар темпераментной дискуссии, когда Хаусман уже почти готов был признать свое отцовство.
   - Тихо! - рявкнул Калашников. - Разорались тут! Разбудили дитя. Сейчас он нам устроит! Кто знает, чем кормят младенцев?
   - Грудью, - это сказал Колли. - Специалисты есть?
   Все молчали. Никто не имел такого опыта.
   - Я могу имплантировать под кожу затравку, инициирующую развитие молочных желез, - сказал Дюпон. - Лактацию гарантирую. Добровольцы - шаг вперед!
   Калашников глянул на свою косматую грудь, рвущуюся из тесной майки.
   - Нет, только не тебе! - запротестовал Дюпон. - У тебя он умрет с голоду раньше, чем раскопает в этих дебрях то, что ему нужно.
   А младенец продолжал орать так, как может орать лишь обладатель совершенно пустого желудка, в котором гуляет эхо.
   - Концентрированное молоко у нас найдется, - задумчиво сказал Хаусман. - Соску мы сделаем из резиновой перчатки. Но это ведь только половина дела... Грудные младенцы умеют портить пеленки, которые потом надо стирать и гладить. А иногда они болеют.