– А теперь – всем смотреть на доску! – приказал Генерал. Генералом мы называем нашего учителя чешского языка.
Потом он взял мел и написал на доске:
Куда я поеду летом на каникулы.
Доска дрожала, мел крошился и сыпался Генералу на пиджак, а когда он поставил точку, раздался такой грохот, словно доска выстрелила.
Это ваше последнее сочинение в году. Каждому работать самостоятельно! – Бросив кусок мела в коробочку, он повернулся к партам и спросил: – Все ясно?
Да! – грянули мы в один голос, как солдаты, хотя в нашем классе больше половины девчонок.
Генерал отряхнул пиджак и решительным шагом двинулся по проходу между партами.
– Перед тем как писать, всё хорошенько продумать – не то осрамимся в конце учебного года.
И вот я начал думать. Думал я очень старательно. Руда Драбек, мой сосед по парте, тоже думал, а когда он думает, то обязательно кусает ручку. Меня это страшно раздражает. Наконец я не выдержал и шепнул ему:
– Может, начнешь писать?
Руда ещё разок куснул ручку и повернулся ко мне:
– Половина будет, тогда и начну. Времени хватит. Такое сочинение я накатаю за десять минут. – И он снова усердно принялся за ручку. – Знаешь, о чем я сейчас думаю? Как это Генерал умудряется попадать мелом в коробочку? Ведь она от доски метрах в двух, не меньше?
Всегда этот Руда делал не то, что надо, и думал всегда не о том, о чем думали все.
Через минуту он снова зашептал мне на ухо:
– Давно он работает в школе?
– Кто?
– Ну, Генерал! Если он учит уже лет десять, тогда мне все ясно!
– Что?
– Ясно, почему он такой меткий. Повторенье – мать уменья.
Я хорошо слышал, как у Индры Гошека тикают в парте часы. Кругом скрипели перья, каждый что-то писал. Только я сидел над чистой страницей и как дурак слушал Руду. Было уже двадцать минут десятого. И тогда мне тоже все стало ясно. Ясно, что ученик шестого класса Антонин Гоудек – это и есть я – получит за последнее сочинение в году двойку. Под двойкой, конечно, распишется сам Генерал.
– Оставь меня в покое хоть на минутку! – взмолился я.
Но Руда только рукой махнул, повернулся к задним партам и тихо спросил Индру Гошека:
– Время?
– Девять часов двадцать две минуты тридцать одна секунда, – заводным голосом, как Центральная часовая станция, отозвался Индра. У него были самые точные часы во всем классе, и он страшно важничал.
– Времени полным-полно! До конца урока можно всю тетрадь исписать! – фыркнул Руда. Он провёл пером по ногтю, чтобы на кончике пера выступили чернила, но писать так и не начал. – Как думаешь, был Генерал на войне?
– С чего ты взял?
– Да он заправский снайпер.
Я прямо вспотел, даже ручка стала от моих пальцев какой-то скользкой, а Руда все не отставал:
– Так был или нет?
– Был. Служил в артиллеристах! – огрызнулся я, совсем измученный.
Руда сердито посмотрел на меня:
– Ври больше! Ты только что это придумал! До двенадцати ноль-ноль я с тобой не разговариваю!
Он отодвинулся от меня и как начал строчить! Он писал и писал, а я только смотрел на возникающие строчки и завидовал.
Настроение у меня было прескверное. Ох, и зол же я был. И на Руду и на весь мир. До конца урока оставалось семнадцать минут, а в моей тетради по-прежнему чернело одно лишь заглавие.
Беда никогда не приходит одна, про это я знал ещё с тех пор, как мы проходили пословицы. И вот действительно: послышался скрип паркета, потом слегка запахло табаком, и на нашу парту упала знакомая тень.
– Генерал! – шепнул Руда и стал выводить ещё усерднее.
Я боялся взглянуть назад даже краешком глаза. Генерал стоял у меня за спиной, смотрел через мое плечо в пустую тетрадь и, как всегда, сердито хмурил брови. В это время Руда как раз переворачивал страницу.
– Страница вторая, – прошептал гуда.
Это нарочно, чтобы Генерал знал, как прилежно сегодня работает Руда Драбек.
– Ну, а мы что? – спросил Генерал. (Мы – это значит я.) – У нас сегодня дело не идёт?
Я слегка опустил голову и услышал, как Генерал тихонько вздохнул. Он так всегда делал, когда хотел говорить построже. Вот сейчас он откашляется и начнёт… Генерал никогда не кричит, у него и так оглушительный голос.
Я сосчитал до трех.
И вдруг что-то мягкое пощадило меня по лицу. Это был Генералов галстук. Генерал наклонился к парте и буркнул мне прямо в ухо:
– Ну-ка, подвинься! – и сел рядом. Сам Генерал сел рядом со мной!
Потом он шепнул потихоньку, чтобы никто, кроме меня, его не услышал.
– Эх, Тонда, Тонда! Ну что с тобой делать, писака?
И честное слово, голос у него был точь-в-точь такой же, как у моего дедушки из Лбуновиц, только, конечно, помоложе. Потом Генерал снова заговорил со мной, но теперь голос его стал совершенно другим, чем обычно.
– Так куда же ты поедешь на каникулы, Тонда?
– На мельницу.
– Это не ответ, а только неполное предложение.
