Ги ДЕ МАПАССАН
   ПРИЯТЕЛЬ ПАСЬЯНС
   - А что сталось с Лереми?
   - Он капитан шестого драгунского полка.
   - А Пенсон?
   - Помощник префекта.
   - А Раколле?
   - Умер.
   Мы припоминали еще и другие имена, возрождавшие в нашей памяти молодые лица под кепи с золотым галуном. Некоторых из наших товарищей мы встречали впоследствии бородатыми, плешивыми, женатыми, отцами нескольких детей, и эти встречи и перемены вызывали в нас содрогание, доказывая нам, что жизнь коротка, что все проходит, что все меняется.
   Мой друг спросил:
   - А Пасьянс, толстяк Пасьянс? Я чуть не взвыл:
   - О-о, послушай-ка, что я тебе расскажу про него! Лет пять тому назад я был в инспекционной командировке в Лиможе. Сидя за столом перед большим кафе на Театральной площади я ждал обеденного времени и порядком скучал. Входили коммерсанты по двое, по трое, по четверо, выпить абсента или вермута, громко толковали о своих и чужих делах, дико хохотали или, понизив голос, сообщали друг другу важные и щекотливые новости.
   Я думал: "Чем бы заняться после обеда?" И мне представился долгий вечер в этом провинциальном городке, медленная и унылая прогулка по незнакомым улицам, удручающая тоска, охватывающая одинокого путешественника, когда мимо него проходят люди, чуждые ему всем, решительно всем - провинциальным фасоном пиджака, шляпы и брюк, местными привычками и говором, - непреодолимая тоска, исходящая также от домов, от лавок, от странных экипажей, от повседневных, но непривычных звуков; мучительная тоска, которая заставляет вас ускорять шаг, словно вы заблудились в опасном месте, которая гнетет, внушает желание поскорей добраться до гостиницы. Но в номерах этой отвратительной гостиницы застоялось множество подозрительных запахов, постель вызывает чувство недоверия, а на дне умывального таза присох вместе с грязью чей-то волос, Я думал обо всем этом, глядя, как зажигают газ, и чувствуя, что тоска одиночества растет во мне с наступлением сумерек. Чем мне заняться после обеда? Я был один, совсем один, затерян среди чужих За соседний столик уселся толстый мужчина и крикнул громовым голосом:
   - Гарсон, мою водку!
   "Мою" прозвучало, как пушечный выстрел. Я тотчас понял, что все в жизни принадлежит этому человеку, именно ему, а не другому, что у него, черт возьми, свой нрав, свой аппетит, свои штаны, все свое - в точном, абсолютном и более полном, чем у кого бы то ни было, смысле слова. Затем он с удовольствием огляделся вокруг. Ему подали "его" водку, а он крикнул:
   - Мою газету!
   Я подумал: "Какая же газета может быть его газетой?" Название изобличит, конечно, его мнения, взгляды, принципы, предрассудки, наивные упования.
   Ему принесли Тан. Я удивился. Почему Тан - газету серьезную, однообразную, доктринерскую, уравновешенную?
   "Значит, это человек рассудительный, строгих нравов, с установившимися привычками - словом, истинный буржуа", - подумал я.
   Он надел на нос золотые очки, уселся поудобнее и, прежде чем приняться за чтение, снова бросил взгляд на окружающих. Он заметил меня и принялся разглядывать так упорно, что мне стало не по себе Я уже хотел было спросить у него о причине такого внимания, как вдруг он закричал, не сходя с места:
   - Черт побери, да ведь это же Гонтран Лардуа! Я ответил.
   - Да, вы не ошиблись.
   Он вскочил и бросился ко мне с распростертыми объятиями:
   - Старина! Как поживаешь? - Я был очень смущен, я не узнавал его.
   - Очень хорошо, благодарю вас.
   Он расхохотался:
   - Бьюсь об заклад, что ты меня не узнаешь!
   - Да, не совсем... Однако.., мне кажется... Он хлопнул меня по плечу:
   - Ну ничего, ничего! Я - Пасьянс, Робер Пасьянс, твой товарищ, твой однокашник.
   Тут я узнал его. Да, Робер Пасьянс, мой школьный товарищ. Верно! Я пожал протянутую руку.
   - А ты хорошо живешь?
   - Я? Превосходно!
   Его улыбка сияла торжеством.
   Он спросил:
   - Ты зачем сюда?
   Я объяснил, что я податной инспектор и приехал сюда в командировку.
   Он сказал, указывая на мой орден:
   - Значит, преуспеваешь? Я ответил:
   - Да, недурно. А ты?
   - О, я живу великолепно!
   - Чем занимаешься?
   - Делами.
   - Деньгу зашибаешь?
   - И немалую. Я разбогател. Да приходи ко мне завтра, в полдень, на улицу Поющего петуха, дом семнадцать. Посмотришь, как я живу, а затем вместе позавтракаем.
   Он замялся на мгновение, потом добавил:
   - Ты все такой же славный малый, как прежде?
   - Да.., надеюсь по крайней мере.
   - Не женат, не правда ли?
   - Не женат.
   - Тем лучше. И по-прежнему любишь веселье и картошку?
   Он начинал казаться мне удручающе пошлым. Тем не менее я ответил:
   - Ну да.
   - И хорошеньких девочек?
   - Что касается этого, безусловно, да!
   Он засмеялся добродушным, довольным смехом.
   - Тем лучше, тем лучше. Помнишь наше первое похождение в Бордо, когда мы отправились ужинать в кабачок Рупи? Вот кутеж-то закатили!
   Этот "кутеж" я хорошо помнил; воспоминание о нем меня развеселило. За этим случаем пришли на память многие другие; мы говорили:
   - А помнишь, как мы заперли классного наставника в подвале дядюшки Латока?