В лаборатории меня встретил небольшого роста старичок, с белой реденькой бородкой, с усталыми, немного слезящимися глазами. Когда я закрыл за собой дверь, на его лице появилась болезненная гримаса. Было очевидно, что я пришел некстати. Или это был такой момент в его жизни, когда он меньше всего хотел кого-либо видеть.
   — Я из газеты… — начал я робко. — Я вам вчера звонил…
   — Да, да… Но…
   — Может быть, мне прийти в другой раз? — заторопился я и взялся за дверную ручку.
   Он задумался. В лаборатории было очень тихо, и я слышал, как он быстро и мелко, по-стариковски, дышал. И еще из соседней комнаты доносился шум журчащей воды.
   — Раз уж пришли… Только, пожалуйста, ненадолго. Я очень занят, очень.
   Немного прихрамывая, он подошел к креслу у письменного стола. Я сел против него. Водворилось минутное молчание.
   — Н-да. Что ж, начинайте ваше, как это называется, интервью, что ли…
   Я улыбнулся и достал блокнот, в котором заранее записал все вопросы, которые собирался ему задать.
   — Разрешите, я буду задавать вопросы, в том порядке, в котором я хотел бы осветить их в газете. Первый. Сколько у вас в лаборатории сотрудников?
   — Двадцать шесть, — ответил он.
   — Сколько из них научных работников и сколько лаборантов?
   — Все они научные работники. Только одни более опытные, другие менее.
   — Сколько научно-исследовательских тем выполняет наш коллектив?
   — Одну.
   — Какую?
   — Синтез живого белка.
   — И как далеко вы продвинулись вперед? Есть ли надежда получить искусственный живой белок?
   Академик Брайнин вначале улыбнулся, а после засмеялся мелким лукавым смехом. Я смутился.
   — Молодой человек, а как вы представляете себе «продвижение вперед» в области синтеза живого белка? Что это, по-вашему, должно быть?
   Я растерянно пожал плечами:
   — Ну, в результате каких-то химических реакций вы должны получить что-то, что будет напоминать живое… Сделать какую-нибудь бактерию или, в крайнем случае, вирус из… воздуха, разных солей и еще чего-нибудь…
   Не закончив фразы, я покраснел…
   — Н-да…
   Он хлопнул себя по коленям и встал. Я представил, какую головомойку получу от научного редактора газеты за такое интервью.
   Брайнин остановился за моей спиной и, положив руки мне на плечи, вдруг спросил:
   — Скажите, вы в бога верите?
   От неожиданности я вздрогнул.
   — Конечно, нет, — пробормотал я, глядя на него непонимающе.
   — А в мировой разум или в гегелевский мировой дух, или еще во что-нибудь такое?
   Я решительно завертел головой.
   — И я не верю, — сказал Брайнин и уселся на прежнее место. — Я знаю, что нет ни бога, ни мирового разума, ни духа, ни черта. И вы это знаете. Но между моими и вашими знаниями есть принципиальная разница. Я своими знаниями пользуюсь, а вы — нет.
   Крайний сделал мне знак сесть на место и продолжал:
   — Важно, молодой человек, не то, что мы знаем, а то, как мы пользуемся своими знаниями. Я склонен думать, что настоящими знаниями нужно называть именно те, которыми пользуются в повседневной жизни и работе. А то, что лежит в голове, как непрочитанная книга на полке, — эти знания никому не нужны. Ни обществу, ни индивидуальному владельцу.
   Я исподлобья посмотрел на философствующего академика, не понимая, причем тут все эти рассуждения о вере в бога и о полезных и бесполезных знаниях.
   Я прямо так ему и сказал:
   — Я не понимаю, к чему весь этот разговор и какое он имеет отношение к…
   — Самое непосредственное. Когда я хорошенько подумал, что нет ни бога, ни святого духа, тогда я решил, что синтез живого белка, а вернее, живого организма, нужно вести не так, как мы это делали до сих пор. До сих пор мы это делали, так сказать, по-научному…
   — Вы что же, в своей работе решили уповать на помощь сверхъестественных сил? — осмелился я спросить Брайнина.
   — Да, если только сверхъестественной силой можно назвать человеческий разум.
   — Ну, знаете, Михаил Федорович! Вы говорите парадоксами. Я просто ничего не понимаю! — воскликнул я.
   — А здесь и понимать-то нечего. Смотрите. Бога нет. Мирового разума нет. Природа безмозгла и тупа, как вот эта пустая колба. А жизнь она все же создала! Спрашивается — как? Я потер виски руками, силясь уяснить, что говорит академик.
   — Без лабораторий, без продуманного плана научно-исследовательской работы, без обработки литературных данных, без коллоквиумов и научных дискуссий природа взяла и создала жизнь! А мы ведем работу по плану, ставим эксперименты, перечитываем сотни книг и научных статей своих предшественников и соратников, анализируем, синтезируем, спорим, опять ставим опыты и до сих пор, как вы изволили выразиться, не сделали даже паршивого вируса, не говоря уже о бактерии. Как вам это нравится?
   Признаться, мне это не нравилось. Уж в очень странных выражениях объяснялся со мной академик Брайнин.
   — Вы когда-нибудь задумывались, почему природа не создала гайку или, например, велосипед? Никто нигде не видел ни природных гаек, ни растущих на деревьях велосипедов. А их сделать проще, чем живую бактерию!