ПИННЕБЕРГ УЗНАЕТ НЕЧТО НОВОЕ ОБ ОВЕЧКЕ И ПРИНИМАЕТ ВАЖНОЕ РЕШЕНИЕ.

   Пять минут пятого. Пиннеберг это только что констатировал. Он — молодой блондин приятной наружности — стоит на Ротенбаумштрассе перед домом № 24 и ждет.
   Итак, пять минут пятого, а они с Овечкой условились встретиться без четверти четыре. Пиннеберг спрятал часы и только теперь видит табличку, прикрепленную к дверям дома № 24 на Ротенбаумштрассе. На ней значится: 

   Доктор Сезам
   Женские болезни
   Прием с 9 до 12 и с 4 до 6

    «Как раз! А сейчас по-прежнему пять минут пятого. Не успею и закурить, как Овечка появится из-за угла. Лучше не буду. Сегодняшний день опять дорого обойдется».
   Он отвел взгляд от таблички. На Ротенбаумштрассе всего один ряд домов; по ту сторону мостовой, по ту сторону разделительной полосы с озеленением, по ту сторону набережной течет Штрела; здесь, недалеко от впадения в Балтийское море, она уже широкая. С реки веет свежий ветерок, кусты колышут ветками, деревья чуть шелестят.
   «Вот бы так пожить, — думает Пиннеберг, — уж наверное, у этого Сезама семь комнат. Деньги, должно быть, загребает большие. За квартиру платит… марок двести? Или триста. Э, да откуда мне знать? Десять минут пятого!
   Пиннеберг сует руку в карман, достает сигарету и закуривает.
   Из-за угла выпархивает Овечка, на ней белая плиссированная юбка, чесучовая блузка, она без шляпы, светлые волосы растрепаны.
   — Привет, малыш. Честное слово, раньше никак не могла. Сердишься?
   — Нисколько. Только нам придется долго ждать. За то время, что я здесь торчу, вошло человек тридцать, не меньше.
   — Ну не все же они к доктору. И потом мы ведь по записи.
   — Вот видишь, как хорошо, что мы записались!
   — Конечно, хорошо. Ты всегда прав, милый! — На лестнице она обеими ладонями сжимает его лицо и страстно целует. — Господи, как я счастлива, что мы опять вместе. Подумать только, ведь почти две недели!
   — Да, Овечка, — отвечает он. — Я уже не ворчу. Дверь распахивается, и перед ними в полутемной передней вырастает белое привидение.
   — Ваши бюллетени! — громко рявкает привидение.
   — Дайте раньше войти, — говорит Пиннеберг и проталкивает вперед Овечку. — А кроме того, мы частным образом. Я записан. Моя фамилия Пиннеберг.
   При словах «частным образом» привидение подымает руку и включает свет.
   — Доктор сейчас выйдет. Подождите минутку, пожалуйста. Попрошу вас пройти сюда.
   Они направляются к указанной двери и проходят мимо другой, полуоткрытой. Должно быть, это приемная, и там, верно, сидят те тридцать человек, что прошли мимо Пиннеберга. Все смотрят на них, подымается гул голосов:
   — Где это видано!
   — Мы уже давно ждем!
   — С какой стати мы платим в больничную кассу?
   — Подумаешь, господа какие!
   Сестра подходит к двери.
   — Успокойтесь, пожалуйста! Не мешайте доктору! Вы напрасно волнуетесь. Это зять доктора с женой. Не так ли?
   Пиннеберг польщенно улыбается. Овечка спешит к указанной двери. На минуту воцаряется тишина.
   — Побыстрей! — шепчет сестра и проталкивает Пиннеберга вперед. — Эти бесплатные пациенты такие грубые. Больничная касса за них гроши платит, а они бог знает что о себе воображают…
   Дверь захлопывается, Пиннеберг и Овечка оказываются в окружении красного плюша.
   — Это, надо полагать, его гостиная, — замечает Пиннеберг. — Как тебе здесь нравится? По-моему, ужасно старомодно.
   — Мне было страшно неприятно, — говорит Овечка. — Ведь мы обычно тоже бесплатные пациенты. Вот у врачей и узнали, что про нас говорят.
   — Чего ты расстраиваешься? — спрашивает он. — Так уж водится. С нами, людьми маленькими, не считаются.
   — А меня это расстраивает…
   Дверь открывается, входит другая сестра.
   — Господин Пиннеберг с супругой? Доктор просит минутку подождать. А пока разрешите записать ваши данные.
   — Будьте любезны, — говорит Пиннеберг.
   И тотчас же следует вопрос:
   — Возраст?
   — Двадцать три года.
   — Имя?
   — Иоганнес.
   И после минутной запинки:
   — Бухгалтер. — А затем уже быстрее: — Ничем не болел. Обычные детские заболевания, и все. Насколько мне известно, мы оба здоровы.
   И опять с запинкой:
   — Да, мать еще жива. Нет, отца и в живых нет. От чего умер, не могу сказать, не знаю.
   Затем очередь Овечки:
   — Двадцать два. Эмма. Теперь уже замялась она:
   …урожденная Ступке. Здорова. Родители живы. Здоровы.
   — Одну минутку. Доктор сейчас освободится.
   — К чему вся эта канитель, — ворчит Пиннеберг, когда дверь снова закрылась. — Мы ведь только…
   — Не очень-то ты охотно сказал: бухгалтер.
   — А ты — урожденная Ступке! — Он засмеялся. — Эмма Пиннеберг, по прозвищу Овечка, урожденная Ступке. Эмма Пинне…
   — Перестань! О господи, малыш, мне опять нужно. Как ты думаешь, где это здесь?…
   — Вечно с тобой такая история!.. Надо было раньше…
   — Да я была, милый. Честное слово. Еще на Базарной площади. Целый грош отдала. Но когда я волнуюсь…