Тонино Гуэрра
   Мед (фрагменты)
   Пер. с итал. - Г.Русаков.
   Моей матери,
   моему отцу,
   моей бабушке,
   моему дедушке,
   прадедам
   и всем
   говорившим
   только на диалекте
   ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
   Я на ходу вскочил в вагон, когда мне было
   четыре дня за семьдесят. Я впредь уже не мог
   томиться в городе, ко рту притиснув ногти.
   И вот я у себя, в деревне, здесь мой брат.
   Полно пустых домов. Из тысячи двухсот нас нынче
   осталось девять: я, как новичок, да вот
   Пинела-виноградарь, Бина, брат, проживший в старом доме
   все эти годы, Филумена, ее сынок-дегенерат
   и троица пенсионеров там, на пьяцце
   они сапожничали здесь в былом.
   Другие разлетелись кто куда: в Америку, Австралию, к бразильцам,
   где чокнутый Фафин зарезал, говорят,
   кинжалом ягуара, думая, что это кот.
   Бригада каменщиков в тыща девятьсот двадцатом,
   шесть месяцев промаявшись в дороге
   и одурев от моря, от реки, которой не предвиделось конца,
   сошла перед Китайскою стеною,
   пришедшей в запустенье от нехватки рук.
   Папаша Бины, прежде чем исчезнуть,
   писал оттуда по открытке в год,
   а здесь их звали "письма из Китая". В первом
   он спрашивал о здравии козы, что приболела в день его отъезда,
   в другом уведомлял, что ужинал змеею,
   а в третьем сообщал о женщине, что для него стирала,
   ну, а в четвертом - закорючки, словно
   их намарала курица, что, видно, означало
   он стал китайцем, все забыл до слова.
   Мои-то никуда не сдвинулись: отец
   держал торговлю углем, как и прежде,
   а мама на оберточной бумаге вела учет.
   Она была неграмотна и выводила палки
   для хилой клиентуры и кружки - для тех, кто пожирней.
   Цифирь же помнила и, получив оплату,
   зачеркивала должников крестом.
   Здесь славный воздух и вода вкусней.
   Отвыкнув от машин, псы дремлют на дороге.
   ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
   Мой брат работает телеграфистом на вокзале,
   где сорок лет не ходят поезда:
   еще в войну тут разобрали рельсы,
   из них, похоже, пушки отливали.
   Он ждет. Его никто не вызывает,
   он - никого. Последней телеграммой,
   пришедшей из Австралии, была
   та, что искала Рино Фабиота, закопанного в землю.
   Когда однажды я пришел, мой брат
   под жестяным навесом, как всегда,
   держал в карманах руки, вросши в воздух,
   исклеванный пролетной стаей птиц.
   В траве был различим прямоугольник,
   которым проходили поезда. Теперь травою
   бродила курица и преспокойно
   прошествовала, не взглянув на нас.
   ПЕСНЬ ПЯТАЯ
   Пирина Эви звали по отцу,
   тому когда-то отдал имя дед,
   Пиринам Эви, в общем, нет конца,
   их мед
   всегда припахивает мятой. Их усадьба
   на полдороге к морю, далеко
   как от деревни, так и от долины.
   А знаете, в Америке весною
   в долинах персиков и яблонь поезда
   развозят ульи, чтобы пчелы,
   как сводники, свели к цветку цветок:
   у веток-то, понятно, нету ног,
   чтоб капля чашечку оплодотворила.
   Пирин и помогает им весною:
   он с ульями шатается округой,
   лежит себе в теньке, покуда пчелы
   брюхатят, распаленные, цветок.
   Так и родятся фрукты, а иначе
   ни персиков, ни яблок - ничего.
   ПЕСНЬ ШЕСТАЯ
   Бина жила в лачуге
   на кривоватой улочке, водя
   свою козу на выпас вдоль канав.
   Никто не знал, кто Бина - женщина, мужчина:
   грудь вроде есть, но и усы при этом,
   горные ботинки.
   Мальчишками мы силились дознаться,
   не разглядим ли что-нибудь под юбкой,
   но Бина редко разжимала ноги,
   обмотанные длинными трусами.
   Никто не знал, была ль она с мужчиной,
   хотя б с животным, но, как говорят,
   она учила старшую из трех сестер-американок,
   как надо правильно доить козу,
   твердя: "Зажми сосок в кулак, тяни сильнее,
   не отпускай". Порой она ладонью накрывала
   ей руку и последние движенья
   проделывала с ней, чтоб дать той убедиться,
   что можно выжать каплю из соска.
   Ей скоро стукнет сто. Она проходит
   вслед за козой и не глядит нам в лица.
   ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ
   У Пидио была жена
   и по субботам занималась стиркой,
   а сам он появлялся ровно в полдень
   помочь ей с выжиманьем простыней.
   Встав среди улицы,
   он превращал их в длинных белых змей,
   вода с которых капала на землю.
   А нынче он остался без жены,
   завел себе дрозда для утешенья
   и коротает вечера на пьяцце
   с двумя сапожниками - Джепи, Нано,
   которым он тихонько напевает
   "Страсть губит" из джордановой "Федоры".
   ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ
   Пожухлый лист не облетал с ветвей
   безветрие, всю осень полный штиль.
   Стволы пылали, словно фокарины (*).
   В Мареккье, под горою, - монастырь,
   давно заброшенный, где во дворе
   полным-полно ореховых деревьев.
   Мы с братом пробрались туда в дыру,
   чтоб погулять под старыми стволами,
   в которых дремлет розовая тучка.
   Когда ж мы грянули в колокола, их гул
   осыпал наземь старую листву.