Штуковский снимал показания осциллографа, когда дверь открылась и на пороге появился шеф с каким-то молодым человеком.
   — Вот, Борис Борисович,— сказал шеф, дуя в седеющие усы,— привел вам подмогу. Прошу любить и жаловать.
   Молодой человек был небольшого роста, с очками на носу и любопытными глазками. Он протянул Штуковскому руку:
   — Очень, очень рад, Борис Борисович! Всегда хотел работать только с вами! Меня зовут Кеша. Знаете, у меня просто руки чешутся, так хочу трудиться! У вас бывает такое чувство?
   — Бывает,— ответил Штуковский.
   — Вот видите! Мы уже начинаем находить общий язык. Знаете, однажды в Венеции родились близнецы, у которых все было разное, э язык общий! — И Кеша заливисто рассмеялся.— У моей бабушки тоже были близнецы. Тройняшки. Одного назвали Антоном — в честь Чехова, другого Львом — в честь Толстого, а третьего Шуркой — в честь Пушкина. Шурка — это девочка. Впоследствии она стала моей матерью.
   — Понятно,— сказал Штуковский.— Давайте работать.
   — Давайте,— согласился Кеша, закатывая рукава.— Знаете, по работоспособности я в деда. Он служил в екатеринославской уездной больнице и лечил прыщи на лице гимнастикой. Удивительной души был человек! Его звали Модестом.
   — В честь Мусоргского? — спросил Штуковский.
   — Нет, Табачникова,— ответил Кеша.
   Штуковский вытер со лба холодный пот и тупо посмотрел на экран осциллографа.
   — Кеша,— сказал он,— мне необходимо отлучиться.
   — И я с вами! — обрадовался молодой человек, опуская закатанные рукава. Они спустились в столовую.
   — Выпьем чаю,— предложил Штуковский.
   — Выпьем,— кивнул головой Кеша.— Знаете, заваривать чай — это большое искусство. Вот в Туле, например, вместо чая заваривают капустные листья. И делают это не в чайниках, а в обыкновенных кастрюлях. Но самое удивительное, что этот напиток у них называется «щи».
   Штуковский тихо покачнулся, упал на пол и... умер.
   ...Все плакали. Катафалк с его телом ехал по улицам города. Впереди медленно переставлял ноги шеф, вытирая мокрые от слез усы. Рядом с ним шел Кеша.
   — Как это ужасно! — сказал он.— Борис Борисович был исключительной души человек! Жил, работал, и вдруг — гроб, похоронный марш... Вам нравится траурный марш Шопена?
   — Да,— ответил шеф.
   — Ну и напрасно. Лично мне нравится только Бетховен. Знаете, родители нарекли Бетховена Людвигом, а друзья звали его мило и просто — Лютик!
   Штуковский вздрогнул, сошел с катафалка, ударил Кешу по голове и положил его на свое место. Все облегченно вздохнули и разошлись по своим рабочим местам.
 
 
   Рисунки И. Оффенгендена