Олег Корабельников
   Мастер по свету
   Человек по имени Николай умирал. Он еще не знал об этом, потому что никто и никогда не знает час своей смерти. О нем говорили просто: еще жив. Точно такие же слова можно было сказать о любом человеке. Разница была во времени. Николаю осталось жить совсем немного.
   Он лежал в палате и прислушивался к голосам. Одни из них приходили из коридора, а другие - откуда-то изнутри, словно в голове жили маленькие человечки и нашептывали что-то тоненькими голосами. Еще была боль. Порой казалось, что боль - это тоже человек, женщина, и живет она сама по себе в его теле, то маленькая, то большая, то огромная до чрезмерности, и Николай удивлялся: как же она умещается внутри и не заполняет собой всю комнату. Подходила сестра и делала укол. Тогда боль съеживалась и забиралась в какой-нибудь уголок и нудила оттуда, жаловалась, но уходить не хотела.
   Юрий Петрович пришел на дежурство и стал знакомиться с больными. Подошел он и к Николаю, поздоровался с ним и взял его за руку, словно желая пожать ее, но на самом деле просто считал пульс. Он потрогал живот Николая. Пальцы его холодили кожу и заставляли боль подпрыгивать от радости.
   - Ну, как дела? - спросил Юрий Петрович.
   - Болит, - сказал Николай и добавил: - Сильно болит. И пить хочется.
   - Пить-то тебе нельзя. Ты уж потерпи немного.
   Он пролистал историю болезни, нахмурился и снова подошел к Николаю. Присел на краешек кровати и стал прикасаться к его груди никелированным диском. От диска шли прозрачные трубочки к ушам Юрия Петровича. Должно быть, он тоже хотел услышать, о чем говорят маленькие человечки.
   - Ничего, - сказал он. - Все будет хорошо. Завтра будет легче.
   Юрий Петрович не лгал. Он знал, что смерть - это и есть облегчение. Смерть убивает не только человека, но и боль. Наверное, оттого боль так жаловалась и бесилась. Ей тоже не хотелось умирать.
   Потом он подошел к ребенку, лежащему на кроватке позади Николая. Ребенок был невидим Николаю, но зато было слышно, как кричал он и кашлял. Кашель был особый, он походил на лай охрипшей собачки. Николай не знал, как зовут ребенка, и не знал даже, мальчик это или девочка. Порой ему думалось, что это вообще не человек, а просто собачка.
   Когда он закрывал глаза, из-под одеяла вылезали маленькие человечки, и Николай знал, что это те самые - из головы. Они были одеты в синие кафтанчики и вели за собой белую собачку - ростом с мышку. Человечки деловито копошились на его груди и втыкали в сердце копья, тонкие и острые, как иголки. Они впивались и разносились с кровью по всему телу. Николай хотел сбросить этих человечков и размахивал руками, но они проскальзывали меж пальцев и все кололи, кололи. А сестры говорили: "Ну вот, мух ловит больной, психоз".
   Боль снова стала расти. Морфин терял силу, он отступал все дальше и дальше, а боль оттесняла его, разбухала, раздувалась, заполняла тело, и Николай уже не мог понять, что же осталось от него самого, если боль такая большая. Он поднял руку к лицу, и ему показалось, что это не его рука. Тогда он подумал, что эта рука принадлежит боли, и попросил сестру, чтобы она отрезала руку, но потом решил, что одной руки будет мало, и сказал, чтобы отрезали все тело. Все равно оно чужое.
   Сестра сделала укол. Боль втянула голову в плечи, а руки и ноги - в туловище, а само ее тело сделалось маленьким и почти незаметным. Боль забилась в живот и от страха старалась не дышать.
   - Как вас зовут, доктор? - спросил Николай.
   И, услышав имя, спросил:
   - Вы счастливы?
   - Не знаю. А зачем ты это спрашиваешь?
   - Вы последний человек, кого я вижу на Земле. Я уплываю, а вы остаетесь на берегу. И мне все интересно знать. Я говорю не слишком красиво?
   - Не слишком. Ты кем работаешь, Николай?
   - Мастером по свету. В театре. У меня была хорошая работа.
   - Почему была? У тебя вообще хорошая работа. Я приду к тебе на спектакль.
   - Спасибо. Но я умру раньше. Там, наверное, тоже нужны мастера по свету.
   - Пожалуй, тот свет и без тебя обойдется.
   - В книгах пишут, что перед смертью человек вспоминает всю прожитую жизнь. Мне кажется, что это неправда. Перед смертью человек думает о боли и еще о самой смерти.
   - Может быть, ты и прав.
   - Расскажите мне о себе, Юрий Петрович.
   Юрий Петрович знал, что последнее желание умирающего надо выполнять, но он не любил и не умел рассказывать о себе и сказал коротко:
   - Да вот, живу.
   Ему стало неловко, словно он сам отделил себя от умирающего, сушу назвал сушей, а море морем. Отсюда, с берега, он смотрел на Николая и, хотя зрелище чужой смерти было ему знакомо, все равно каждый раз он чувствовал несправедливость и непоправимость гибели другого человека. И еще собственное бессилие. Это было хуже всего.
   - Ты лучше сам расскажи о себе, - сказал он.
   - Да вот, жил, - сказал Николай и даже попытался улыбнуться. - Я не боюсь умирать. Только отгоните этих человечков, они совсем распустились.
   - Я попробую, - сказал Юрий Петрович, - но боюсь, что это у меня не выйдет.
   - Вы знаете, однажды они принесли мне книгу и заставили читать. Почему-то это были "Отцы и дети" Тургенева. Я читал ее последний раз в школе, а пришлось перечитывать заново. Глаза закрываю, а она еще яснее. Строка за строкой, так и прочитал за ночь. Это очень мучительно. Скажите, так бывает со всеми?