Поземка кружила под ногами, обвивая щиколотки, поднимаясь выше, почти до колен, врезалась в стены домов, уносясь вдаль, чтобы выскочить из узкого переулка на площадь, встретиться с другими такими же вихрями и обрушиться на стоящую в самом центре переливающуюся разноцветьем огней елку.
   После почти недели яркого, слепящего солнца, утро выдалось ветреным и резким. Люди жались к стенам, поднимали высокие воротники, надвигали на глаза шапки, заматывались шарфами по самые носы. С залива дул пронизывающий ветер, завывая на разные лады. Собаки и кошки попрятались по подворотням. Стихия разгулялась не на шутку, и даже вечно неугомонные птицы затихли, испугавшись метели.
   Гулять сегодня совсем не хотелось, и я, быстро пробежавшись по магазинам, вернулась к себе. На белой входной двери красовался большой рождественский венок. Я улыбнулась. Миссис Коллинз, конечно же. Она мне целую неделю твердила, что только мой дом стоит не нарядным, и даже елки у меня нет.
   Шагнув в холл и заглянув в гостиную, я не удивилась, обнаружив Кларка, сына миссис Коллинз, стоящего на стремянке посреди комнаты и с мечтательной улыбкой нахлобучивающего на макушку огромной красавицы–ели серебряную Вифлеемскую звезду. С кухни доносилось бормотание моей домоправительницы. Почтенная дама готовила обед и, как всегда, сопровождала это занятие пространными комментариями на тему: «Бедная деточка совсем одна, и какое счастье, что ее семья взяла над ней шефство».
   Бедная деточка – это, конечно же, я, как снег на голову свалившаяся пару месяцев назад на голову миссис Коллинз. Добрая женщина, которая согласилась работать у меня и следить за моим домом, воспылала ко мне нешуточной любовью. По ее словам, она всегда мечтала о дочке, но Бог дал ей только сыновей–оболтусов, и вот теперь, когда с ней остался только младший, она обрушила на меня всю свою материнскую заботу. Я улыбнулась, помахала рукой Кларку и, стряхнув с шубы снег, пошла на кухню здороваться.
   Не прошло и пяти минут, как передо мной уже дымилась чашка крепкого кофе, щедро сдобренного коньяком, а домоправительница сидела напротив, подперев подбородок пухлой ручкой, и уговаривала меня съесть пирожное, которое она только что испекла. Я не любила сладкое. Не то, чтобы я боялась растолстеть, просто не любила, а миссис Коллинз убеждению не поддавалась.
   – Кушай, дочка, кушай. Мне смотреть на тебя страшно: кожа да кости, бледная, под глазами синяки, тебя надо откормить, чтобы румянец на щечках расцвел! Два месяца стараюсь, и все зря. И куда только все девается? Тебя же соплей перешибешь, а ты чуть свет – на набережную, на ветра. Вот помяни мое слово, сдует тебя когда–нибудь в океан, если кушать не будешь!
   – Не переживайте, миссис Коллинз, я крепкая и сильная, – рассмеялась я. – И не смотрите, что я такая худая, у меня мышцы вот какие.
   Я закатала рукав свитера и согнула в локте руку, демонстрируя бицепс. Женщина снисходительно улыбнулась.
   – Ну что ты мне показываешь, у меня рука в три раза больше твоей! Давай я тебе хоть омлет сделаю, что ты все кофе пьешь, чашку за чашкой, а потом сердце колотиться начинает как сумасшедшее. Вот точно как на прошлой неделе, давление снова подскочит. Хорошо, я рядом была, таблетку дала, а то ты так бы и сидела с пачкой сигарет.
   Я щелкнула зажигалкой.
   – Не беспокойтесь, ничего со мной не случится.
   – Ну вот, опять, – миссис Коллинз покачала головой. – Все куришь, куришь. Ну да что тебе говорить, взрослая уже.
   – Мам, я закончил с елкой. Сейчас дров натаскаю и в камин подкину, – на кухню заглянул довольный Кларк и, подмигнув мне, посмотрел на мать и добавил. – Я буду готов минут через двадцать.
   Женщина кивнула и, проводив глазами сына, снова переключила внимание на меня. Я докурила и затушила сигарету в пепельнице.
   – Пойдем к нам, детка, ну что ты будешь опять одна сидеть весь вечер?
   – Спасибо, миссис Коллинз, но у меня полным–полно работы, – отказалась я.
   – Все работа, работа. Какая работа в каникулы? Отдохни уже!
   – Да я уже наотдыхалась, сами знаете, гуляю целыми днями, на воздухе все время, надо же и делом, наконец, заняться.
   – Успеешь к делам вернуться, после Нового Года с новыми силами. А сейчас отдыхать нужно, набираться этих самых сил, с Богом разговаривать, это же рождественская неделя!
   – Да я только и делаю, что с Богом разговариваю, – рассмеялась я.
   – Замуж тебе нужно, тогда меньше будешь разговаривать сама с собой, – пробурчала миссис Коллинз, ловко подкладывая мне под руку блюдце с пирожным, которое я машинально взяла и тут же надкусила.
   – Ну что – вкусно же, скажи, – обрадовалась женщина.
   – Конечно же, вкусно, – согласилась я. – Вы такая кудесница, может быть, когда–нибудь я рецептик у вас спишу и тоже что–нибудь испеку.
   – Испечешь, испечешь, а потом будешь целыми днями у плиты стоять и печь, знаю я тебя, за что ни возьмешься – дело спорится, да только другие заботы сразу же на задний план отходят, только этим и занимаешься, пока на что–то другое тебя не переключить.