Сквозь приоткрытую дверь пароходного салона, где расположились игроки, на пол коридора падало желтое световое пятно. Керосиновая лампа над ломберным столом тускло освещала фигуры четырех мужчин в непринужденных позах. Ничто, кроме шума гребного колеса, ритмично взбивавшего темную речную воду, не нарушало тишину. Наконец один из игроков, седовласый Роланд Флетчер, выразительно вздохнул и, наклонившись вперед, сгреб и сдвинул к середине стола груду фишек и банкнот. На его мизинце в мерцающем свете лампы сверкнул большой бриллиант.
   — Я — пас, — медленно выговаривая слова, произнес он, — хотя мне и не терпится взглянуть, что у вас на руках.
   Сидящий рядом с ним толстяк с широкими густыми бровями еще раз посмотрел в свои карты и бросил их на стол. Затем он поднес поближе к глазам висевшие на толстой золотой цепочке карманные часы и, щелкнув крышкой, лаконично заметил:
   — Четверть четвертого — пора на боковую.
   С трудом оторвав свое дородное тело от стула, он тяжело встал на ноги и легким наклоном головы попрощался с присутствующими:
   — Доброй ночи, джентльмены. Мое почтение, Жиру.
   Когда он вышел, молодой француз с неизменно капризным выражением лица криво усмехнулся и пренебрежительно процедил:
   — Нечего садиться играть, если не можешь себе этого позволить. — Он повернулся к темноволосому джентльмену, сидевшему напротив, и в его бесцветных глазах отразился желтый свет керосиновой лампы. — А то тебя перестанут воспринимать всерьез, чего допускать нельзя — п'est cepas, monsieur^[1]?
   Мэтью Морган лениво посмотрел на француза, потом едва заметно улыбнулся, извлек из внутреннего кармана отлично сшитого пиджака бумажник, с небрежным видом отсчитал десять стодолларовых купюр, будто такие деньги для него ничего не значили, и коротко бросил:
   — Покажите!
   Лицо Жиру вспыхнуло, выдавая волнение.
   — Вы сделали ошибку, джентльмены, сев играть со мной, — самодовольно заявил он. — Думаю, эта партия тоже моя — как, впрочем, и вся ночь.
   Глядя на своего визави, Жиру ухмыльнулся во весь рот и добавил:
   — Я побил вас на вашем собственном поле — mais поп^[2], мсье Морган?
   — Почему Морган? Я, кажется, тоже играю. Это я просил открыть карты, — напомнил французу седовласый Флетчер.
   — Так-то оно так, — мягко сказал Жиру, не сводя глаз с сидящего напротив него элегантного джентльмена. — Но он — Морган, он — Игрок с большой буквы.
   — Вы собираетесь показывать карты или нет? — запальчиво произнес Флетчер.
   — Разумеется, покажу. Итак, у меня… — Стараясь продлить минуту торжества, молодой француз не спешил выкладывать карты на стол, держа их перед собой в вытянутой руке. — Что я могу сказать, messieurs — это настолько прекрасно, настолько великолепно, что…
   — Ты долго еще будешь тянуть резину?! — рявкнул пожилой джентльмен.
   Явно наслаждаясь происходящим, Жиру снова перевел взгляд на Мэтью Моргана.
   — А вы, monsieur, — вы тоже спешите поскорей проиграть? — промурлыкал он глумливо. — Не-ет! Я хочу, чтоб вы сначала прикинули, в какую сумму…
   Но он не успел договорить. Морган внезапно схватил его за руку выше кисти и с силой прижал к столу. Лицо Жиру стало пунцовым, все его тело напряглось.
   — Будь умницей, разожми руку, — с обманчиво, благодушным видом процедил Морган.
   Француз еще крепче сжал пальцы, так что карты в его руке согнулись вдвое. Морган вздохнул и взглянул на Флетчера:
   — Раз он не хочет сделать это по-хорошему, придется применить силу.
   Пунцовое лицо француза вдруг побелело как мел.
   — Что вы себе позволяете, мсье! — возмущенно воскликнул он. — Вы поплатитесь за оскорбление! Никто и никогда не называл Филиппа Жиру мошенником безнаказанно! Вы еще пожалеете…
   — Если ты играл честно, почему не хочешь показать карты? — оборвал его Морган.
   В разговор снова вмешался Флетчер. В его голосе чувствовалось сомнение:
   — Послушай, Мэтт, старику Александру это может не понравиться. А я бы не стал портить с ним отношения — по крайней мере, пока мы здесь.
   Жиру ухватился за слова Флетчера, как утопающий за соломинку:
   — Вам это не сойдет с рук, мсье. Если отец доберется до вас… О-ой! — вдруг завопил он, когда Морган резко ударил запястьем француза о край стола. Рука Жиру разжалась, из нее выпали скомканные карты.
   — Ну, что там у него, Роланд? — спросил Морган.
   — Послушай, Мэтт, все-таки мне не хотелось бы…
   — Сколько ты проиграл — двадцать тысяч? Хотя, наверное, больше. — И Флетчер, вздохнув, подобрал карты француза, не отрывавшего все это время взгляда от пола, а затем, обращаясь к Мэтту Моргану, сказал: — Погоди-ка, здесь же только четыре карты!
   Он медленно, одну за другой, выложил карты на стол и объявил:
   — Две тройки и две дамы. Так, Филипп… Куда же, черт возьми, подевалась пятая карта?!