Комната была холодной и неприветливой. Под стать ей была и женщина, сидевшая за столом в углу комнаты. Настольная лампа лишь частично могла противостоять растекающейся хмари потемневшего январского неба за окном, однако достаточно хорошо освещала ее лицо, и вошедшая в комнату девушка, которой кивком указали на стул с другой стороны стола, могла развлекать себя тем, что мысленно представляла свою собеседницу с более легкомысленной прической, умело выполненным макияжем и в более современном платье. Эти перемены, размышляла мисс Абигайль Трент, так звали девушку, сделали бы на десять лет моложе ее собеседницу, которая спросила:
   — Сколько вам лет, мисс Трент?
   — Двадцать четыре.
   — Образование?
   Абигайль назвала хорошо известный женский пансион. Когда ее отец еще был жив и у них были деньги…
   — У вас есть диплом медсестры? — задала женщина следующий вопрос.
   Абигайль кивнула и на вопрос, что она окончила, сообщила название известной школы-больницы в Лондоне.
   — Родственники?
   Абигайль вспомнила двух своих кузенов из Канады, которые каждый год на Рождество посылали ей вежливые открытки, но только за это едва ли их можно было назвать родственниками. Это же относилось и к дяде Седжели, брату ее матери, землевладельцу, женатому на сестре пэра. Дядя отрицательно относился к браку своей сестры и к племяннице. Поэтому Абигайль своим нежным голосом тихо сказала «нет». Потом женщина спросила, в какой области медицины она практиковалась.
   — В хирургии.
   — Вы любите путешествовать? Это было похоже на первую строчку рекламы, которую печатает газета «Тайме» в колонке объявлений.
   — Конечно, — сказала она и доверчиво улыбнулась женщине.
   Женщина не улыбнулась в ответ и бросила на свои наручные часы такой взгляд, как будто время ее для проведения интервью с посетительницей было строго ограничено и Абигайль уже израсходовала его. Она резко поднялась со стула, подошла к шкафу с папками, стоявшему у стены, и принялась выдвигать ящики. Назад вернулась с маленькой папкой в руках.
   — Думаю, что мы можем предложить вам работу прямо сейчас. Вы готовы ухаживать за больной? Пациентка находится в Амстердаме — она американка, живет в квартире у своих друзей, лежала в больнице с острым приступом гастрита, а сейчас вновь вернулась к ним, но, конечно, все еще находится на постельном режиме. Она не захотела оставаться в больнице, поскольку не говорит по-голландски и считает больничный режим для себя утомительным. Я полагаю, что она довольно… — Тут женщина немного помолчала, а потом продолжила:
   — Так вот, вы будете получать двадцать фунтов в неделю плюс полный пансион, и она оплатит вам проезд. Квартира находится в одном из лучших районов Амстердама. Ежедневно у вас будет два с половиной часа свободного времени, а о дополнительном отдыхе вы договоритесь на месте. Если вы беретесь за эту работу, вам надлежит выплатить нашему агентству двенадцать с половиной процентов от заработка до момента прекращения вашей работы.
   Женщина замолчала и, ожидая ответа, посидела с полминуты, постукивая шариковой ручкой по блокноту, затем спросила:
   — Ну так что, мисс Трент, вас заинтересовало предложение агентства?
   Это было не совсем то, что хотелось Абигайль, хотя она и сама толком не знала, чего же ей хочется — пожалуй, просто уехать из Лондона, из Англии, чтобы найти свое место в будущем, в котором, увы, не будет матери. Но ей нужны деньги. Абигайль поднялась со стула.
   — Я согласна. Когда мне нужно выезжать?
   — Пожалуйста, присядьте. — Тон женщины стал еще более холодным. — Я дам вам имя и адрес пациентки и посоветую, как быстрее приступить к работе. Считаю, что вам лучше вылететь в Амстердам завтра утром, тогда вы прибудете как раз к обеду, и у вас будет достаточно времени, чтобы распаковать вещи, познакомиться с пациенткой и безотлагательно приступить к своим обязанностям.
   Ресницы Абигайль дрогнули — длинные шелковистые ресницы, которые придавали обаяние ее лицу. Красивые темные ресницы и такие же шелковые брови над ними. Но нос… нос был слишком короток, рот — слишком велик, а волосы какого-то мышиного цвета, так что даже с натяжкой ее едва ли можно было назвать привлекательной. Она не была уверена в том, что ей предстоит перемена к лучшему; вполне вероятно, что наоборот, но в этом случае она всегда сможет вернуться в свою больницу. Абигайль протянула руку, затянутую в поношенную перчатку, и взяла документы, которые протянула ей женщина.
   Две минуты спустя она в нерешительности стояла на улице. Пробегавшие по тротуару прохожие то и дело задевали и толкали ее то с одной, то с другой стороны, вовсе не желая как-то обидеть, а просто потому, что им хотелось как можно скорее добраться до того места, куда они так стремились.