В столице Миолии, на перекрестке улиц Аустерлица и Ватерлоо, регулировщик Журини задержал на левой стороне гражданина Сканку Канклера.
   — Вы переходили улицу на красный свет и тем самым нарушили правила! — И вынул свой блокнот.
   Сканка Канклер повернулся и указал на светофор.
   — Ничего подобного! Свет зеленый! Граждане, будьте свидетелями.
   — Но вы перешли улицу на красный! — настаивал полицейский.
   — Я перешел сейчас, а не прежде!
   — Если сейчас, то посмотрите, свет-то красный! — торжествующе воскликнул полицейский, тоже указывая на светофор. — Граждане, засвидетельствуйте.
   — По правде говоря, — заявил господин с окладистой бородой, — сейчас свет желтый.
   — Видите?! — обрадовался Сканка. — Свидетель утверждает, что свет желтый.
   — Но, когда вы переходили, он был красный!
   — А по-моему, зеленый.
   — Ваше мнение меня не интересует, — теряя терпение, отрезал Журини. — Я при исполнении.
   — Ну и что? Полицейский при исполнении вполне может быть дальтоником.
   — Не забывайтесь!
   — А что я такого сказал?
   — Вы употребляете недопустимые выражения. Граждане, будьте свидетелями.
   — Но это же термин.
   — А что он означает?
   — Недостаток зрения.
   — Значит, по-вашему, у меня больные глаза?! Гнусная клевета! — с угрозой воскликнул Журини.
   — Почему клевета? Я же только сказал, что такое возможно. Разве это преступление — быть дальтоником?
   — К вашему сведению, я абсолютно здоров — с тысячи метров в муху попаду. Вы хотите подмочить мою репутацию!
   Вокруг уже собралась толпа. Народ от души веселился, а на проезжей части тем временем образовалась пробка. Светофор работал нормально, но никто уже не обращал на него внимания. Регулировщик Журини был поглощен спором со Сканкой Канклером.
   — До свиданья, — сказал Сканка. — Я тороплюсь.
   — Сначала сообщите свои данные.
   — А вы прежде наденьте белые перчатки.
   — Зачем?
   — Так предписано правилами.
   Толпа прибывала. Многие водители, остановив машины на обочине, подходили узнать, что происходит. Движение на главном перекрестке города, там, где улица Аустерлица пересекает улицу Ватерлоо, совершенно застопорилось.
   — Следуйте за мной в участок, — сказал полицейский Журини.
   — Я буду жаловаться.
   — Тогда пойдемте сразу в суд!
   — Нет, к Великому герцогу.
   Стоявший с краю человек спросил соседа:
   — Это что, политический спор?
   — Похоже.
   — Он из Новых?
   — Да нет, из Старых.
   — Тогда смерть им!
   — Кому, Старым или Новым?
   — По мне, так все равно.
   — Но ведь свое-то мнение надо иметь.
   — А вы сами за кого?
   — Я благонамеренный гражданин.
   — Я тоже!
   Теперь уже полгорода скопилось на перекрестке, и ни туда, ни сюда. Подходившие сзади напирали на стоявших у перекрестка, а передние стремились выбраться из толпы, и в результате никто не двигался. С большим трудом вперед протиснулся барон Орбайс, Главный церемониймейстер — его машина тоже попала в затор.
   — Прикажите очистить перекресток, — взмолился кто-то из горожан. — Мы тут задохнемся.
   — Спокойно, спокойно! — ответил Орбайс. — Я не уполномочен. Надо сделать запрос в Парламенте!
   — А может, лучше запросить народ, он весь тут собрался!
   — Это не предусмотрено законом.
   К Орбайсу из людского месива пробился граф Цурлино, Главный камергер. Он еле держался на ногах.
   — Барон, барон, — прошептал он, — это бунт.
   — Скорее, просто митинг.
   — А в чем причина волнений?
   — Думаю, высокие цены на хлеб.
   — Давайте сообщим, что цены будут понижены, только бы они разошлись. Ведь дышать невозможно.
   — Я и сам буквально задыхаюсь. Но нельзя. Решение принимает Парламент.
   — Мы здесь долго не протянем.
   — Отпустите нас, — крикнул кто-то из толпы.
   — Да кто вас держит? — пробурчал барон Орбайс. — Но подайте сначала письменное прошение.
   Людское море уже подступило к стенам домов и черной громадой закрывало обе длиннющие улицы. Журини и Сканка, очутившиеся в самом центре этого чудовищного людского сборища, от ужаса затаили дыхание.
   — Простите, барон, — обратился к Орбайсу Цурлино. — Не будете ли вы столь любезны почесать мне нос? Я даже рукой пошевелить не могу.
   — Я хотел просить вас о том же одолжении, — вздохнув, ответил Орбайс. — Мы тут все как сельди в бочке!
   — Но не может же это продолжаться вечно?!
   — Ну, как сказать. У нас с вами в запасе уйма времени.
   — Да, но они нас раздавят.
   — Никогда, граф!
   — Почему вы так уверены, дорогой барон?
   — Слишком уж они боятся.
   — Чего?
   — Всего. И потом, разве вы не видите, дорогой граф, у них ни руки, ни мозги не работают. Собственно, они даже рады оставаться огромной безмолвной толпой. Смотрите! Многие уже спят стоя, как лошади. Что ж, тем лучше.
   И в самом деле, благонамеренные граждане постепенно начали привыкать к столь необычной ситуации. И никто не отважился спросить, почему все сбились в кучу. Лишь светофор продолжал ритмично ронять слезу за слезой: красную, зеленую, желтую.