I

ОШИБКА

   По борьбе с религиозными предрассудками объявлено было уетроение комсомольской пасхи.
   В уездном отделе образования с самого утра шла работа: клеили, красили, расчесывали лен на бороду Саваофа, шили сарафан для богородицы.
   Каждые пять минут вбегал заведующий и с наивным видом начальника, которому кажется все легко, покрикивал:
   — Скорей, скорей, ребята! Что вы копаетесь до сих пор!
   Режиссер в закапанных краской штанах и в валенках, с утра ничего не евший, недовольно огрызался и ворчал на каждое замечание:
   — Говорили, с факелами пойдем, а сунулся в отдел за керосином, там говорят, где раньше был, перед самым праздником лезешь.
   — Что ж святых-то мало сделали? — сказал заведующий.
   — А льны на бороды выдали? Что ж мы их, бритыми пустим?
   — Из пеньки сделайте, откуда ж я вам льна возьму.
   — То-то вот — из пеньки. Устраивай им пропаганду, бога ниспровергай, а тут… ну, какая это, к черту, пародия на Саваофа! — сказал режиссер, отходя и издали глядя на унылого малого с привязанной бородой. — Чертей тоже неизвестно из чего делать. Да народу небось никого не будет.
   — Народу тьма будет, — сказал заведующий, — потому что идейная пропаганда. По городу везде расклеено объявление и сказано, что бесплатно всем;
   — Ну вот и не пойдет никто. Им раз плюнуть: пришлют из центра постановление, а тут весь избегаешься, прежде чем достанешь, что нужно. Куда богородица-то делась?.. Вот она. Что ты шляешься! С клеем, что ли, за тобой ходить! Где тебе подклеивать?
   — Ну, вы поторапливайтесь, правда, а то вовсе ерунда выйдет… Что ж ты мантию-то наизнанку напяливаешь?! — крикнул режиссер. — Чертова кукла!
   — А кто ее знает… — сказал унылый малый.
   — «Кто ее знает»… По звездам-то не можешь разобраться?!
   Что ж они у тебя под низом будут?
   Он стоял перед унылым малым с банкой клея в руках и с раздражением смотрел на него.
   — А держава где у тебя?
   — Вот ламповый шар дали из читальни.
   — Опять — ослы!.. Что ж ты впотьмах с ламповым шаромто будешь? Раскокаешь его, а там и читать не с чем. И так одна лампа на всю читальню осталась. А плакаты готовы?
   — Черт их знает, — сказал помощник заведующего и пошел в соседнюю комнату, где на полу и на столах ребята рисовали краской плакаты.
   Один лохматый малый, со светлыми, совсем белыми волосами, обтер кисть о подол рубахи и оглянулся, на других, как оглядывается в мастерской живописец, меняя кисти, чтобы дать себе отдых. Буквы у него в конце каждой строчки уменьшались и загибались книзу.
   — Что ж ты не мог рассчитать наперед-то, балда! — крикнул ему помощник заведующего. — И потом: что же ты пишешь?
   «Нам не нужны небесные дядки»… Мягкий знак-то проглотил?
   Ведь тебе же написано, дураку. Одной строчки грамотно списать не можешь!
   Малый только посмотрел на образец и на свое писание, потом немного погодя проворчал:
   — Нешто за кажной буквой угоняешься…
   — Иван Митрич, — сказал с раздражением подошедший режиссер, — что же это за хвосты чертям выдали, посмотрите, пожалуйста. Я просил толстых веревок, а они прислали сахарной бечевки. Что они смеются, что ли, над нами?!
   — Ну, скрутите в несколько раз, только и всего. А Будда китайский сделан?
   — Сделали. Это самый трудный. Уж с чайницы скопировали.
   — Ну и ладно, Только, Будда, ты ведь должен на корточках сидеть. Где он? Слышишь, Будда, ты на. корточках сиди.
   — Ну, готовы? — крикнул заведующий. — Я вам подводу велел приготовить. До монастыря на ней ступайте. А то погода такая, что не дай бог. Чертям-то пока накинуть бы что-нибудь дали. А то замерзнут.
   Все стали выходить.
   — Стой, стой! Оторвешь! — раздался испуганный голос в темноте.
   — Что оторвешь? Чего стал? Проходи.
   — На хвост наступил. Пусти, говорят!
   — А ты распускай больше. На руку-то не мог перекинуть?..
   У подъезда стояла телега, на передке которой бочком сидела, нахохлившись, какая-то фигура, держа вожжи в руках.
   — Плакаты взяли?
   — Взяли… Какой тут черт плакаты — зги божией не видать.
   — Нуг трогай! Будда, на корточках сиди, пожалуйста.
   — Едем, а зачем едем — никому не известно, — говорил режиссер, — носу своего не видно, а мы с плакатами и в гриме.
   — Не надо было про идейное говорить, шшто не придет, — сказал помощник заведующего, — особливо, когда первый раз устраиваешь.
   — Пожалуй…
   Телега, подскакивая на обтаявших, камнях, ехала вниз по улипе. В густо нависшем тумане, из которого падали редкие капли дождя, едва заметно, мутно светились кое-где окошки домов да на углах улиц редкие фонари.
   — Да, напрасно про идейное объявили… — сказал кто-то еще раз.
   — Не буду я больше сидеть на корточках, какого черта! — сказал Будда.
   — Э, ну тебя совсем, сиди, как хочешь.
   Черти уже начинали мерзнуть и стучать зубами. Когда подъехали к монастырю, там все было темно. Лошадь отправили обратно и, выбрав посуше местечко, стали подпрыгивать, чтобы согреть ноги.
   — Ну, конечно, ни один черт не пришел, — сказал с раздражением режиссер. — Теперь грим от дождя расползется — все на чертей будем похожи.