В некотором месте королешко был старой, утлой, только тем поддярживался, что у его в секрете вода была живая. Каждо лето на эти воды ездил, да от воды наследники не родятся. Люди натакали знающую старуху. Старуха деньги взяла вперед и велела королевы нахлебаться щучьей ухи. Щуку купили, сварили, ушки поела королева и ейна кухарка. И с этой ухи обрюхатели. Стара королиха принесла одного Федьку-королька, а у молоденькой кухарки родилось два сына, два белых сыра – Данилко да Митька, по матери Девичи.
   Время идет, Данило рос, как на опары кис, Митька не отставал, а королек все как котенок. Он с мала вралина был, рева и ябеда. Братья много из-за него деры схватили. И в училище Данило впереди учителя идет, а Федька по четыре года в каждом классе.
   Вот пришли молодцы в совершенны лета. Данило Девич красавец и богатырь; высок – под полати не входит. И Митька в пару. А Федька-королек – чиста облизьяна. Отчишко оногды спьяна розмяк, своей шипучей воды сыну полрюмки накапал, да росточку-то уж не набавил.
   А хоть сморчок – да королю сын. Куда поедет – на мягких подушках развалится, а Данило – красавец, да на облучке сидит.
   Вот однажды Федькин отчишко прилетел с рынку, тычет наследника тросью:
   – Ставай, дармоедина! Счастье свое просыпаш. Соседка наша Ненила Богатырка, из походу воротивши, замуж засобиралась. Женихи-ти идут и едут. Из ейной державы мужики наехали, дак сказывают. А добычи-то военной, добра-то пароходами притянула! Деветь неверных губерен под свою руку привела. Небось не спала!!
   – Я, папенька, воевать боюсь.
   – Где тебе воевать, обсечек короткой! Тебе чужо царство за женой надо взять… Ох, не мои бы годы!… Ненилка-то – красавица и молода, а сама себя хранит как стеклянну посуду. А работница! Бают, жать подет, дак двенадцать суслонов на упряг. А сенокосу-то у ей, пашни-то! Страм будет, ежели Ненилину отчину, соседню, саму ближню, чужи люди схватят.
   – Папенька, мне бы экой богатыркой ожениться. Люблю больших да толстых, только боюсь их, издали все смотрю.
   – Ты-то любишь, да сам-от не порато кус лакомой. Ей, по сказкам-то, матерого да умного надо. Испытанья каки-те назначат, физическу силу испытыват. Однако поезжай.
   – Я Данилку возьму.
   – Да ведь засмеют. Ты ему до пупа!
   – Адиеты! Кто же будет ровнеть мужика с королями.
   Все же к Федькиным новым сапогам набавили каблуки вершка на четыре. А у Данила каблуки отрубили. Дале – Федьке под сертук наложили ватны плечи и сверьху золоты эполеты, также у живота для самовнушения. Подорожников напекли и проводили на пристань. Плыли ночь. Утре в Ненилином городе. Чайку на пристани попили и к девети часам пошли на прием к королевы. Дворец пондравился – большой, двоепередой, крашеной, с подбоями, с выходами. Думали, впереди всех явятся, а в приемной уж не мене десятка женихов и сватовей. Королек спрашиват секретаря:
   – Королева принимают?
   – Сичас коров подоят, и прием откроитсе. А публика на Данила уставилась:
   – Это какой державы богатырь? Федьке завидно, командует на парня:
   – Марш в сени!
   А министры Федьку оприметили, докладывают Ненилы:
   – Осударына, суседского Федьку испытывайте вне всяких очередей и со снисхождением. Ихна держава с нашей – двор возле двор. Теперь вам только руку протянуть да взять.
   – Ладно, подождет. Открывайте присутствие, а я молоко разолью да сарафанишко сменю.
   Погодя и она вышла в приемну залу. Поклонилась:
   – Простите, гости любящи, задержалась. Скота обряжала да печь затопляла.
   Федька на богатырку глянул, папироса из роту выпала. Девка – как Волга: бела, румяна, грудь высока, косы долги, а сама полна, мягка, ступит – дак половица гнется, по шкапам посуда говорит. Федька и оробел. Королевна тоже на его смотрит: «Вот дак жених – табачна шишка, лепунок…» И говорит:
   – Твоя рабоча сила нать спробовать, сударь. У меня в дому печи дров любят много. Бежи, сруби вон лишну елку, чтобы окна не загораживала.
   Федька затосковал, – ель выше колоколен, охвата в три. Однако нашелся:
   – Стоит ли костюм патрать из-за пустяка. Это и мой кучер осилит.
   У Данилы топор поет, щепа летит. Ненила в окно зглянула, замерла:
   – Откуль экой Бова-королевич?! Где экого архандела взели?
   Королек сморщился:
   – Я сказал, что мой кучер.
   Зашумело, ель повалилась. Ненила пилу со стены сдернула:
   – Побежу погреюсь. Роспилю чурку-другу.
   Одночасно Данило да Ненила печатну сажень поставили, хотя не на дрова, а друг на друга глядели. Да с погляденья сыт не будешь.
   Утром королек торопит:
   – Сударына, когда же свадьба?
   – Добро дело не опоздано. Нам еще к венцу-то не на чем ехать. Зимой дядя от меня у подряду дрова возил, дак топере кони-ти на волю спушшены. Дома один жеребеночек, в упряжи не бывал. Ты бы объездил.
   Федька сунулся в конюшну, пробкой вылетел. Конь – богатырю ездить – прикован, цепи звенят.
   – Таких ли, – Федька говорит, – я дома рысаков усмиряю, а этого одра мой Данилко объездит.
   Данило не отказался, спросил бычью кожу, выкроил три ремня, свил плеть в руку толщиной, пал на коня. Видели – богатырь на коне сидит, а не видели повадки богатырские. Только видят: выше елей курева стоит, камни, пыль летят.