Жорж Сименон
   Семь крестиков в записной книжке инспектора Лекера
   ГЛАВА 1
   - Дома, - разглагольствовал Соммёр, варивший кофе на электрической плитке, - мы всей семьей отправлялись к полуночной мессе, а от деревни до фермы полчаса езды.
   Нас, сыновей, было пятеро. В те времена зимы были холоднее, чем нынче. Мы туда, помнится, на санях добирались.
   Лекёр, сидя у телефонного коммутатора, сдвинул наушники, чтобы лучше слышать Соммера.
   - А ты откуда?
   - Из Лотарингии.
   - Зима в Лотарингии была и сорок лет назад не холоднее, чем сейчас, да только у крестьян не было тогда автомобилей. Сколько раз ты ездил к полуночной мессе на санях?
   - Не помню...
   - Три раза? Два? А может, один? Просто тебе это запомнилось, как запоминается все, что было в детстве.
   - Во всяком случае, когда мы возвращались из церкви, дома ждала нас такая кровяная колбаса, какой я с тех пор больше не едал. Уж это-то не выдумка. Мы толком и не узнали, как мать ее делала, что она туда добавляла. Ничего подобного никогда не ел! Жена пыталась сделать такую же, да у нее ничего не вышло. Хотя рецепт она узнала у моей старшей сестры, а та говорит, что он достался ей от матери.
   Соммёр подошел к одному из больших, не занавешенных окон, за которыми царила кромешная тьма, и поскреб стекло ногтем.
   - Смотрите-ка, стекла замерзли! Это тоже напоминает мне детство. По утрам, бывало, чтобы умыться, приходилось разбивать корку льда в кувшине, а он ведь стоял в комнате!
   - Потому что тогда еще не было центрального отопления, - спокойно возразил Лекер.
   Кроме Лекера, их было трое - трое "ночных", как их называли. Со вчерашнего вечера, с одиннадцати часов, они дежурили в этой большой комнате. И сейчас, в шесть утра, на них навалилась ночная усталость. На столах лежали остатки еды и три-четыре пустые бутылки.
   На одной из стен загорелась лампочка величиной с таблетку аспирина.
   - Тринадцатый округ, - прошептал Лекер, надевая наушники, - квартал Крулебарб.
   Он схватил одну из вилок, вставил ее в гнездо.
   - Квартал Крулебарб? Машина выехала. Что случилось?
   - Вызывает постовой с бульвара Массена. Подрались двое пьяных.
   Лекер аккуратно вывел крестик в одной из граф своей записной книжки.
   - Что вы там делаете?
   - Дежурим. Двое играют в домино.
   - Кровяную колбасу ели?
   - Нет. А что?
   - Престо так. Кончаю. Что-то случилось в Шестнадцатом.
   На стене против него был изображен огромный план Парижа; маленькие лампочки, вспыхивавшие на нем, обозначали полицейские участки. Как только там получали сигнал тревоги, лампочка немедленно зажигалась, и Лекер тотчас же вставлял вилку в соответствующее гнездо.
   - Алло! Квартал Шаио? Машина вышла. Во всех двадцати округах Парижа, у синего фонаря над входом в каждый комиссариат, стояли одна или несколько машин, готовых выехать по первому же сигналу.
   - Что у вас?
   - Веронал.
   По-видимому, женщина. Уже третья за ночь. Вторая жила в одном из фешенебельных кварталов Пасси.
   Лекер проставил еще один крестик в другой графе. Мамбер за своим столом заполнял формуляры.
   - Алло! Одеон? Что у вас стряслось? Угнали машину?
   Это уже по части Мамбера. И тот, записав данные, снял трубку с другого аппарата и продиктовал приметы машины Пьедебефу, телеграфисту, голос которого доносился откуда-то сверху. С одиннадцати часов вечера это была сорок восьмая по счету украденная машина.
   А для большинства парижан эта рождественская ночь была совсем иной. Сотни тысяч людей заполнили театры и кино. Тысячи других допоздна делали покупки в больших магазинах, где продавцы, валясь с ног от усталости, все еще суетились у почти опустевших полок. Тысячи и тысячи семей рассаживались вокруг стола, уставленного праздничной снедью, где на почетном месте красовалась жареная индюшка и непременно кровяная колбаса, изготовленная, наверное, как и та, о которой рассказывал Соммер, по семейному рецепту.
   Разметавшись, спали в своих постелях дети, а родители бесшумно наряжали елку, расставляя под ней подарки.
   В ресторанах и в кабаре уже за неделю до сочельника были расписаны все столики.
   А вдоль Сены тянулся длинный хвост бродяг в ожидании дарового ужина, который раздавала в эту праздничную ночь Армия Спасения.
   Если бы не морозные узоры на окнах, дежурные и не знали бы, что на дворе такая стужа. В просторном, залитом желтоватым светом зале полицейской префектуры сейчас было тихо. Вот через два дня сюда снова набьется самая разношерстная публика: то явится какой-нибудь иностранец за видом на жительство, то придет кто-нибудь за правами на вождение машины, за визами или за другими справками.
   Внизу, во дворе, в машинах, готовых к экстренным вызовам, дремали полицейские и водители. Но ничего особенного пока не произошло.
   Крестики в записной книжке Лекера были весьма красноречивы. Даже не удосужившись их пересчитать, он знал, что в графе, отведенной под происшествия с пьяными, их около двухсот.
   Но в эту рождественскую ночь полиция была снисходительна. Постовые миролюбиво убеждали пьяных расходиться по домам, не поднимая шума. И применяли силу только в тех случаях, когда какому-нибудь субъекту вино так ударяло в голову, что он начинал бить посуду или приставать к посетителям.