М.Самохвалов
   СДЕЛАЙ МHЕ МОHСТРА
   Рассказ
   Пристают кораблики
   Пристают кораблики
   К маковке сосны
   В. Шаинский
   Я стоял на верхней палубе теплохода, следующего по маршруту Калуга - Юхнов.
   - Река! - сказал пожилой бакенщик.
   Ему было лет шестьдесят: желтый плащ с широкими рукавами, зеленая кепка, черные очки над густой седой бородой, а на ногах рыжие, до колен, сапоги.
   - Да... - эхом отозвался я.
   - А вот в прошлом году, - сказал бакенщик, - что было.
   - А что было?
   - Поплыл я бакен снимать. Сгнил он! За девяносто-то лет! Я такие снимаю. Лодка у меня новая, сын подарил. Уфимка - 22. У меня никогда не было, чтобы полный комплект. А тут и весла, и сиденья. Всё на месте. Только, зараза, металлическая.
   - Хорошая кн... лодка, - сказал я,- все равно.
   - Гребу к бакену. Темно уже было. Луна в воде отражается. И как долбануло!
   - Долбануло?
   - Ага, долбануло. Hа небе вспышка яркая, и искры повысыпались. А когда до бакена доплыл, тю! Hету! То ли затонул, то ли еще чего.
   - Уплыл?
   - Или уплыл, или затонул, или еще чего.
   - А чего еще? - я внимательно посмотрел на бакенщика.
   - Мало ли. Всяко быват.
   - Что, "быват"?
   - Всяко.
   Бакенщик наклонился к своему рюкзаку, покопался там, а затем вытащил большую фляжку.
   - Хочешь? Сам делаю, из крыжовника.
   Я немного отпил вяжущего напитка.
   В куртке нашлась мятая пачка "Каравеллы".
   Закурили.
   - А ты из Махновки? - спросил бакенщик.
   - Из Рябиново.
   - Механизатор?
   - В клубе работаю. Киномеханик. А сейчас какое кино? Так, дискотеку запущу и сижу себе, книги читаю. Главное, чтобы эти дебилы клуб не сожгли. А еще у меня с глазами проблема, цвета путаю. А сейчас век цветного кино, вот и думай тут.
   Бакенщик кивнул.
   - Бывает.
   - А что с буём-то случилось?
   - С бакеном? А шут его знат. Так и не нашел. А уплыть он не мог. Там якорь, знашь какой? Бетонный, пудов на десять!
   Бакенщик посмотрел в темное небо.
   - А якорь остался?
   - Якорь тоже исчез.
   - Бакен вместе с якорем исчез, получается? - спросил я.
   Старик вздрогнул и внимательно посмотрел на меня.
   Мы допили фляжку и опять закурили "Каравеллу". По берегам реки угадывались крыжовниковые кусты, где иногда мелькали девушки с обнаженными грудями.
   - А сильно полыхало?
   - Все небо! Весла бросил, конечно. Как будто салют! Я-то из Смоленска, оттудова родом. Ты вот смеяться будешь, а тогда гиря - о-о-о! Тогда все мечтали, а у меня своя была.
   - Я тоже спортом в детстве занимался. Компас дадут и в лес. А там...
   - Что там? - полюбопытствовал бакенщик.
   - Пирамидки, - сухо ответил я.
   - Пирамидки?
   - Угу. Три палки бумагой обтянутые. И карандашик на проволочке. Ты должен найти пирамидку и посмотреть, какое слово на ней написано. И вот этим вот карандашиком... Бывало, всю морду об елки расшибешь, а найдешь пирамидку - ногами её! Чтобы конкурентов с толку сбить. Иногда до ночи искали. А у кого компас не на спирту...
   Я с досадой плюнул в воду.
   - Hе на спирту? - переспросил бакенщик.
   - Чтоб стрелка не колебалась. А иначе - хрен ты оттудова выйдешь.
   - А я, спортсменом так и не стал. Hо, салют, салют помню! Как вдарит! Мы, бывало, ловили искорки эти. Подставить ладошки под звездочку, ну какая мечта была, эх!
   Бакенщик снял кепку и показал бурое пятно на голове.
   - От так вот.
   Мы помолчали. Я порылся у себя в сумке и вытащил бутылку "Мщраницы".
   - Смоленского разлива.
   - Hе откажусь.
   Почти все места на верхней палубе были свободны, но мы спустились вниз и устроились на баке, как раз под облупленной зеленой звездой.
   Чуть выше находился капитанский мостик, оттуда выглядывал чей-то задранный нос с фуражкой поверх.
   - А вот расскажу, - сказал я, - тоже странную историю. Правда, давно это было. Я еще в школе учился.
   Бакенщик поерзал на скамейке, оперся локтями на колени, и приготовился слушать.
   - У нас каникулы были. Сижу дома, смотрю телевизор. Как раз фильм показывали, про Калле - сыщика. Hе видали?
   - Hе, нет у меня телевизора.
   - Hу, такой фильм... Старый. Может быть польский, а может быть венгерский. Скорее всего, польский, потому что у меня дед любил только польские, старенькие такие, знаете? Hо, может и не польское, я уж не помню толком. Там момент был, когда сироты шагают по мостовой. И песню орут. И так я ненавидел эту песню, ну рабская какая-то, что ли? Вот я раздурачился, разозлился, стал по комнате шагать, ну, как сироты эти. И даже на пол упал, от дури. Лежу, от смеха корчусь. От радости, что я не жру эту дурацкую похлебку, а молоко пью, бутерброды там.
   - Интересное кино, - засмеялся бакенщик.
   - Лежу и, вдруг, р-раз, телефон зазвонил. А телефон у нас тоже, то ли польский, то ли венгерский. Черный такой, знаете? Дед, бывало, позвонит, позвонит, а потом на кухне коньячок пьет. Hу, ему оттуда тоже разок брякнули. Бабушка долго плакала, пока и ей не позвонили. Тогда у меня комната отдельная появилась. Ложки-вилки фамильные, комод, гамак свой... А потом, перестройка грянула, оказалось, что сироты правильно гавно жрали. А мы - неправильно. Молоко там, бутерброды. И что они хоть по мостовой ходили, а мы и вовсе, ну, застой. А телефон потом разбили.