Когда наблюдаешь жизнь и спешку, царящие теперь на улицах Христиании[1], едва ли поверишь, что совсем недалеко ушло то время, когда частенько на здешних улицах днём было тихо, как в церкви. В те времена, тридцать — сорок лет тому назад[2], бывало, редко увидишь такое движение в самые оживлённые ярмарочные дни, как теперь ежедневно видишь на рыночной площади или в других самых многолюдных местах прогулок горожан....
Мы гостили в усадьбе Бьёрке[2]. Но домой на лодке в воскресенье вечером отплыли лишь отец моих воспитанников, помещик, и его старая мать. Сестра же помещика йомфру[3] Мари и мои воспитанники-мальчики просили и клянчили до тех пор, пока им не разрешили остаться до понедельника и вернуться домой через горный перевал; это называлось «увидеть местный пейзаж». А я, учитель детей, по многим причинам сделал так, чтобы отправиться вместе с ними....
Но особую притягательность этим окрестностям придавали вовсе не благоухающая черёмуха; и не меланхолический свисток из ивы, и, не осыпанный пурпурными пятнышками аполлон, и не серно-жёлтый махаон. Особую притягательность придавала им таинственная романтическая многозначительность, которая благодаря детским воспоминаниям виделась мне словно в туманной дымке в этих краях, желание пережить нечто волшебно-сказочное, а также мысль о всем великолепии и всех богатствах, скрытых в горе, и о загадочных существах, которые, согласно преданию, жили в недрах этой горы....
Жил-был на свете крестьянин — ни богат, ни беден. И было у него три сына. Меньшого — ты, верно, и сам догадался — Аскеладден[1] звали. Он все больше за печкой, в ящике с золой, сидел, да и слыл к тому же придурковатым....
Лиса-обманщица была наконец убита, шкурка с неё снята, и в домике у старосты мы справили по рыжехвостой шумные поминки. Время стояло глухое, осеннее, за день все порядком устали, поэтому никто не хотел долго засиживаться. Когда пробило одиннадцать, все стали собираться по домам. Староста предложил мне лошадь. Это было очень любезно с его стороны, но я отказался. Проезжая дорога делала большой круг, и я предпочёл идти на лыжах прямиком через лес. И вот с ружьём и с лисьей шкуркой за спиной я отправился в путь....
Жил когда-то в Сокнадале шкипер Арне. Плавал он по всем морям и фьордам на своей шхуне, лес возил. Случалось ему даже в Китай заходить и в другие дальние страны. За что ни возьмётся Арне, во всем ему сопутствует удача. Дальше его в море никто не ходил. И всегда был ему попутный ветер. Поговаривали даже, что куда шкипер свою зюйдвестку[1] повернёт, туда и ветер подует. Ни у кого не бывало таких выгодных сделок, как у него, и никто не загребал столько денег: далеры и кроны[2] будто сами ему в руки плыли....
