Новая книга (на самом деле, это не новелла, а повесть) нобелевского лауреата 1999 года Гюнтера Грасса стала литературной сенсацией не только в Германии, но и в России. Про одного из ее героев – капитана советской подводной лодки Александра Маринеско (1913-1963) мы что-то слышали. В советское время в печати периодически поднималась кампания за возвращение честного имени этого подводника. Потопивший немецкие транспортные суда, Маринеско не отличался добронравием, начальству не угождал, и, в результате, его подвиги не были признаны, он отсидел в ГУЛАГе, вернулся инвалидом, рано умер, и только посмертно был реабилитирован и награжден по заслугам, получив звание Героя Советского Союза. Несколько лет назад в Петербурге появился памятник ему.Но речь идет в повести Грасса о Маринеско только отчасти. Как и о Вильгельме Густлоффе, функционере нацистской партии, застреленном в начале 1936 года в Швейцарии Давидом Франкфуртером, сыном раввина, в знак протеста против антисемитской политики гитлеровцев. Вильгельм Густлофф был объявлен геббельсовской пропагандой мучеником, «от жидов убиенным». Его именем назвали морской лайнер, который в январе 1945 года и был потоплен торпедами с подводной лодки капитана Маринеско. Так сходятся нити повествования.Главный герой книги, журналист, от лица которого ведется рассказ, родился в этот день потопления «Вильгельма Густлоффа». Его беременная мать находилась среди тысяч беженцев, спасавшихся на этом корабле от наступавших в Восточной Пруссии советских войск, чьи зверства против гражданского населения вызвали там дикую панику. Женщина была одной из немногих, кому удалось спастись с потопленного судна. Когда раздались первые взрыв торпед, у нее начались родовые схватки.Дело в том, – и русский читатель узнает это из книги Гюнтера Грасса, – гибель «Вильгельма Густлоффа» была самой крупной морской катастрофой в мировой истории. Намного превосходящей по числу жертв и «Титаник», и все остальное. Кроме тысячи резервистов-подводников и трехсот военнообязанных девушек, на борту находилось девять тысяч беженцев. Одних детей было более четырех тысяч, большинство из которых погибло или на корабле, или в ледяной воде.Как относиться к истории, которой мы не знали, а немцы должны забыть под тяжестью принятой на себя вины за деяния гитлеризма? Герой книги пишет об этом, опираясь на сведения в Интернете, где разворачивается полемика между фанатом Густлоффа и оппонирующим ему защитником застрелившего того Франкфуртера. Ситуация становится драматической, когда герой узнает, что в роли неонациста на сайте выступает его сын, который, из рассказов пережившей кошмар родной бабушки, творит новую мифологию вроде бы изжитой уже истории, о которой сам он старается не задумываться.Договорившись о личной встрече со своим «еврейским оппонентом», таким же немецким юношей, как и он сам, сын повествователя убивает его четырьмя выстрелами в знак мести «мировому еврейству» за смерть нацистского мученика. Даром, что жертва – чистокровный немец, и еврейство это идеологическая маска, обычная при общении в Интернете.Как относиться ко всему этому? Отстраненная манера авторского письма, обычная для Г. Грасса, не снимает вопросов, а ставит их. «Я могу назвать цифры, но они неверны. Все очень приблизительны. Впрочем, цифры мало о чем говорят. Они в принципе противоречивы. Числа со множеством нулей вообще не укладываются в голове… – пишет автор о числе жертв на затонувшем „Вильгельме Густлоффе“: девять тысяч? семь с половиной тысяч? – Без надежды на ответ можно задаться вопросом: жизнью больше или меньше, что это значит?»То, что злодеяние творится рядом с нежеланием обывателя знать о нем, известно не только жителям окрестностей Майданека и Освенцима, но и нам. «А не все ли вам равно, сколько погибло заложников, разве их оживишь?» – вещают на страну новые циники русского официоза о собственных согражданах. Что уж тут нам до немцев? Что нам до людей? Что нам до себя?Однако истории свойственно возвращаться. Любое преступление, любая жертва оказывается, странным образом, на совести того, кто живет рядом, делая вид, что это его не касается. Прошлое наползает неотвратимо, и ты сам должен решать его проблемы. Быть или не быть – это вопрос к тебе и твоим близким.Игорь ШевелевИсточник: {http://www.newshevelev.narod.ru/knugol/recggras.htm}
Cat and Mouse was the book G?nter Grass wrote immediately after The Tin Drum, and it shares its setting with that earlier novel: Danzig during World War II. But while The Tin Drum achieves its extraordinary cumulative effect through the sprawling and picaresque, Cat and Mouse depends on brevity and compactness.The provocative story centers on the narrator's vivid recollection of a boyhood scene in which a black cat is provoked to pounce on his friend Mahlke's "mouse" – his prominent Adam's apple. This incident sets off a wild series of utterly Grassian events that ultimately leads to ...
En El gato y el rat?n encontramos el mismo escenario de obras anteriores, Danzig; un periodo de tiempo que ya hab?a tocado, 1939-1945; un grupo de personajes que ya hab?a aparecido en otros libros suyos. Sin embargo, hay un elemento que por primera vez trata en extensi?n: el amor. El gato y el rat?n es la cr?nica apasionada de unas adolescencias quebradas por la guerra, que les hace salir de su mundo juvenil para enfrentarse con la cat?strofe de un entorno en conflicto y en descomposici?n.
Opowie?? wchodz?ca w sk?ad tzw. Trylogii Gda?skiej to losy dorastaj?cych ch?opc?w wpisane w t?o wojennych reali?w miasta. Popularno??, jak? zdoby?a ksi??ka, spowodowa?a jej przeniesienie na ekran.
G?nter Grass warnt in der »S?ddeutschen Zeitung« vor einem Krieg gegen Iran. In seinem Gedicht mit dem Titel »Was gesagt werden muss« fordert der Literaturnobelpreistr?ger deshalb, Israel d?rfe keine deutschen U-Boote mehr bekommen.
